[Hobbit-RPF]

2.49. Дин/Эйдан. АУ в стиле "Бонни и Клайд". Убегать от полиции, рисковать жизнями, упиваться друг другом и собственным безумием. Хочу эпизод, когда один из парней ранен, а второй ужасно переживает. Еще хочу рейтинг, но это уже как получится.

Исполнение 1. 1 2 3.1 3.2 4 в процессе

@темы: 2 тур, выполнено

Comments

[hobbit rpf anon]

Исполнение 1, часть 1/?

В дверь колотили чем-то – по всей видимости, прикладом ружья.
- Открывайте! – надрывался истеричный голос хозяйки. – Что вы там вытворяете? Открывайте немедленно!
Дин доел яблоко и бросил огрызком в дёргающуюся от ударов снаружи дверь.
- Пойдем?
- Да, всё готово, - Эйд проверил прочность верёвки. Конечно, не факт, что она выдержит их, но, с другой стороны, кровать, к ножке которой была привязана верёвка, невозможно было сдвинуть с места. О да, невозможно – они очень пытались сделать это ночью.
- Там чисто?
- Сейчас и проверим.
Дин ухмыльнулся и поднял руку; Эйд махнул через подоконник.
- Если я через минуту не появляюсь в машине, ты едешь без меня.
- Рехнулся? Чтобы через сорок секунд был там, - и кудрявая макушка скрылась из виду.
Засов наконец поддался, и Дин выхватил пистолет из крепления на ноге.


Это была уже далеко не первая облава, которую на них устраивали. И в очередной раз они умудрялись сбежать. Дин хохотал и бил ладонью по колену, рассказывая:
- И тут дверь открывается, и он врывается, весь такой взъерепененный, озирается – а там на кровати всё всмятку, и одеяла, и подушки, ну, помнишь же, как мы просыпались… Он туда первым делом, а меня смех разбирает. Тут ещё хозяйка стоит и не знает, то ли ей глаза спрятать, то ли глянуть разок-другой, может, что интересное увидит…
- Судя по всему, «интересного» в жизни она никогда не видела, - фыркнул Эйд. – Конечно, кто польстится на такую корму! Больше только у «Титаника».
- Шериф переворачивает всё на кровати вверх дном и даже не замечает меня у окна, представляешь? И я такой ему: «Ку-ку!» Ты бы видел его лицо!
Эйдан смотрит в лицо Дина, вжимая в пол педаль газа.
В открытые окна врывается сухой и пыльный дорожный ветер, который треплет отросшие кудрявые волосы Эйдана и выдувает мысли из головы. Он видит боковым зрением ровное полотно пустой дороги и отпускает руль.
- Чокнутый, - сказал Дин, глядя ему в лицо. – Разобьёмся же.
- Уже три года ты говоришь мне одно и то же, - хмыкнул Эйд. – Неужели ещё не привык?
Вместо ответа Дин тянется к острому кадыку на его шее.
Это их обычное развлечение – целоваться до тех пор, пока машина не начнёт забирать в сторону, пока темнота не начнёт вспыхивать пятнами крови на веках, пока в голове не начинают палить выстрелы. Обычное развлечение – нестись по дорогам, неважно, куда. Хотя, впрочем, важно: они всё продумывали заранее. Точнее, продумывал Дин, а Эйдан, заливисто хохоча и запуская пальцы в пятерню, крутил руль в другую сторону.
Наверное, это была судьба, что они нашли друг друга – два молодых, но уже измученных жизнью парня. Нашли и превратились в такое сумасшедшее чудовище с одной головой на двоих, изощренное в своей извращенной жестокости.


Дин плохо помнил, как он встретил Эйдана впервые – смешно, но они встречались и знакомились трижды. В первый раз они с отцом, торговцем, который имел кое-какую власть в городе, ехали через площадь в машине, и собравшаяся вокруг оголтелая толпа орала и дергала дверцы автомобиля, пытаясь добраться до власть имущих. Отец сжимался на заднем сидении и тихо скулил от страха; Дин же чувствовал пистолет во внутреннем кармане пиджака и улыбался – широко, безбашенно, как улыбаются победители и дураки. Победителями они явно не были.
А потом раздался треск стекла, когда чей-то обмотанный то ли платком, то ли сорванной с головы кепкой кулак со всей силы ударил в окно. Дин дёрнулся в ужасе – не ожидал – и обернулся, глядя через заднее стекло на человека. Он увидел только высокую фигуру в несуразном, совершенно дичайшем оранжевом пиджаке и с всклокоченными кудрями. Потом человек наклонился, подобрал камень с обочины и от души запустил в машину. Выматерившийся водитель успел крутануть руль в сторону, и потому камень пролетел, лишь царапнув по крыше. А у Дина в голове навсегда осталась смазанная картинка: бессильно опускающаяся рука и нелепейший пиджак.

Вторая их встреча произошла, когда отцовский бизнес уже развалился, как те домики из песка, которые Дин строил в детстве. Денег не стало, всё ценное, что было в доме, было продано, дабы хоть как-то свести концы с концами, а сам отец покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в рот. Да и сам Дин, уставший ссориться с кредиторами, злящийся на покойника, что тот посмел бросить его в такой ситуации, когда всё было так нестабильно, непонятно и страшно, злящийся из-за содержащихся в беспорядке бумаг, злящийся из-за буквально ослепшей от слёз матери, был уже на грани. На брата, равно как и на мать, надежды не было: страстный игрок в покер, готовый поставить на карту всё, начиная с имеющихся в кошельке денег и заканчивая собственными штанами, Бретт был просто не приспособлен к управлению бизнесом. Впрочем, уже и бизнеса-то никакого не существовало, были только долги, злые взгляды да разбиваемые каждую ночь окна, которые приходилось заколачивать досками. Бедняки – наивные! – думали, что, семейство О’Горманов, предприимчивых новозеландцев, которые приехали покорять Америку, процветает; но Великая депрессия не щадила никого, а тех, кто жил чуть лучше, чем остальные, в особенности. И потому Дин дико бесился, обнаруживая каждое утро очередную нецензурную надпись, нацарапанную на входной двери, или осколки стекла на полу в гостиной. А ещё он люто ненавидел их – всех тех, кто всегда завидовал его семье, живущей чуть лучше, чем они, и кто сейчас был готов разорвать их и сплясать на костях. В то утро Дин был особенно взбешён и, в то же время, его обуревало необычайно сильное отчаяние. Кредиторы совершенно ясно дали понять, что если он не найдет сумму – которой у него не было, да и ни у кого сейчас не было таких денег, – то его посадят, а дом продадут с аукциона. За свою жизнь Дин не боялся – уже было поздно: живя в это нестабильное время дичайших перемен, когда привычный мир переворачивался не просто с ног на голову, но и ещё танцевал чечётку, стоя на руках, он уже привык к чувству падения. Земля уходила из-под ног, осыпаясь по камешку, сходя пластами вниз: Дин каждый раз балансировал на краю и понимал, что долго так продолжаться не может. Или он сорвётся вниз, или… или упадёт. Его жизнь сейчас не значила ничего. Было жалко мать – постаревшая, осунувшаяся, с огромными синяками под заплаканными глазами, она, наполовину сошедшая с ума от горя, просто не выжила бы на улице. К тому же ей, выросшей в аристократической семье европейских эмигрантов, полунищенская жизнь была чужда: всегда купавшаяся в роскоши и любви окружающих, она не была создана для бродяжничества. И потому Дин остро чувствовал, что должен – любой ценой – уберечь её. Но как это сделать, не представлял. Брат не оказывал абсолютно никакой помощи, но, наоборот, тратил последние деньги в казино, похожий на наркомана в ломке.
И Дин не видел выхода.
Когда во входную дверь постучали, Дин, находящийся в постоянной тревоге, в любую минуту ожидающий визита кредиторов, который мог стать для него фатальным, взял в руку свой револьвер и, с трудом поднявшись из-за стола – комната опасно качалась, впрочем, виною были те бессонные ночи, во время которых он, сидя в отцовском кресле среди документов на дом и бизнес, отчаянно пытался найти решение хоть для какой-нибудь из тех проблем, что имелись у него в избытке, – отправился в холл. Больше открыть дверь было некому: днём мать забывалась беспокойным сном в своей комнате, чтобы проснуться в слезах, выстанывая имя супруга, а брат наверняка храпел в гостиной после очередной ночи кутежа с простолюдинами, которые – что казалось Дину очень странным – вполне дружелюбно приняли его в свою компанию. А кроме них, в доме не было никого: прислугу пришлось распустить, когда стало ясно, что у О’Горманов нет денег не то чтобы содержать горничных и повара, но даже чтобы оплачивать налоги и обеспечивать себе трехразовое питание, а младшая сестра ещё два года назад была выдана замуж за одного неплохо обеспеченного пожилого английского джентльмена и увезена в Лондон. Часто Дин думал: как там она? всё ли хорошо? Но сейчас не хватало времени даже на то, чтобы написать ей и узнать о её жизни – он отправил Стефани короткую записку о смерти отца, но так и не получил ответа.
Дин подошёл к двери и, сжимая в ладони холодную рукоять оружия, отпер несколько замков. И вопросительно поднял бровь, когда вместо набивших оскомину знакомых лиц кредиторов увидел смуглого парня в засалённой шляпе, сложившего руки за спиной.
- Доброго дня, мистер О’Горман, - поприветствовал его парень, насмешливо улыбаясь одним уголком рта и приподнимая шляпу, демонстрируя буйные чёрные кудри. – Что же вы так неприветливо встречаете гостей? Или надумали отправиться вслед за батюшкой?
- Чего тебе, - угрюмо буркнул Дин, опираясь плечом о дверной косяк.
- Да с братом твоим надо бы переговорить, - небритый подбородок с двухдневной щетиной дёрнулся. – Он вчера проиграл крупную сумму денег.
Дин глухо застонал.
- Да. И он должен смыться, если не хочет, чтобы его пришили. Потому что взять у вас явно нечего, чтобы покрыть его долги, - парень почесал небритый подбородок. – Поэтому если он не хочет оказаться сегодня вечером на заднем дворе с пулей в башке, пусть сваливает отсюда.
Парень повернулся и спустился с крыльца, и тут Дин окликнул его:
- Эй! Как тебя зовут?
- Эйд, - обернувшийся на зов был, казалось, удивлён данному вопросу.
- Спасибо, что предупредил, - Дин вымученно улыбнулся.
Парень широко осклабился, демонстрируя ровные зубы.
- Не за что. Береги себя. И помни, это – последнее, что ты можешь сделать в этой жизни, - он глянул на пистолет в руке Дина. – Так что подумай трижды, перед тем, как пустишь себе пулю в висок, окей? Реально, парень, револьвер и эта пуля тебе могут пригодиться – и далеко не для этого. Не будь слабаком, уйти из жизни – это самое легкое. Сложнее выкарабкаться из этого дерьма. Не дури, окей? И не забудь сказать Бретту, что его заднице не поздоровится, если он здесь останется.
Эйд ушёл, а Дин захлопнул дверь и сполз по ней, истерически смеясь. Крутанув барабан, приставил дуло к виску и нажал на спусковой крючок.
Щелчок прозвучал неожиданно громко, и Дин вспомнил, что револьвер не заряжен.
«Сложнее выкарабкаться из этого дерьма».
Окей, Эйд, он постарается.

[hobbit rpf anon]

вот это да, автор! вы просто... просто... вы бог! спасибо вам, спасибоспасибоспасибо! начало просто потрясающее, я очень-очень надеюсь, что вы продолжите
заказчик растерял все слова и прямо тут скончался от счастья

[мистер двалин сексуален.]

автор, это очень захватывающе!!! прочла на одном дыхании!
жду продолжения, потому что ну вы же на самом интересном месте, как это всегда бывает..)))

[hobbit rpf anon]

заказчик растерял все слова и прямо тут скончался от счастья

*делает пассы руками, отбросив в сторону склянки с зельями*
Оживайте, заказчик, дорогой, оживайте! Мне нужны читатели!
На самом деле, зело рад, что вам понравилось. Тематика не очень знакомая, матчасть хромает, но автор будет очень стараться!
И кстати - простите за длинные предложения и за везде пихаемый знак тире, просто у нас с ними любовь навек, и без них я никуда :С
И еще, надеюсь, простите, что взял ту же эпоху, что и у Бонни и Клайда, - просто я долго думал над этой заявкой, прикидывал развитие событий в разных таймлайнах и решил, что такое прям экшновское ау возможно только в то время (в России эпохи Гражданской войны тоже, конечно, можно было бы такое что-нибудь сочинить, но чот я решил, что не алё ) Модерн как модерн, то есть 21 век, невозможен - их бы быстро накрыли, а совсем в дебри истории США я побоялся лезть. Поэтому простите за римейк Бонни и Клайда, короче

[hobbit rpf anon]

мистер двалин сексуален.,
Ававав, пасибам

Варнинги

Варнинги: море попыток красивостей, почти отсутствие диалогов. Автор любит знак тире, длинные предложения и вычитка - пффф, что это?

Исполнение 1, часть 2/?

Прозрачное небо дрожало над их головами, словно боясь, что вот сейчас Дин и Эйдан достанут револьверы, выстрелят – в упор и без шансов, и на безукоризненной коже небес расплывутся красные пятна. Впрочем, откуда-то ползло одно-единственное облако, и чуть багряные лучи солнца делали его похожим на кусок окровавленной ваты. Но Дин и Эйдан не спешили стрелять в беззащитное небо, а наоборот – лежали и смотрели в него, выдыхая прогретый за день воздух. Пахло травой и дозревающей пшеницей: они ещё в полдень забрались в самую середину поля, заплетаясь ногами в корнях и порой теряя друг друга, и лежали здесь до самого вечера, всё больше приминая жёсткие стебли.
- У нас патроны заканчиваются, - констатировал Дин, подняв руку и глядя на тыльную сторону ладони на фоне тёмной лазури. – А ещё я проголодался.
- Перетерпишь, - скопировав его жест, фыркнул Эйдан. – А вот с патронами и правда надо что-то делать. Впрочем, у нас есть только один выход.
- Опять грабить полицейский участок? – поморщился Дин.
- А что ты предлагаешь? – заинтересованно спросил Эйдан. Он сорвал соломинку и принялся покусывать её, всё так же глядя вверх. – Для того, чтобы ограбить арсенал – ну, например, – нас двоих не хватит. А где мы возьмём народ – проверенный, надёжный? То-то и оно, что нет его. Да и не доверяю я сейчас никому.
- Совсем никому? – Дин перевернулся на бок, подперев одной рукой голову, и глянул на Эйдана. – Даже мне?
- Идиот, - вздохнул Эйдан. – Тебе я доверяю, кажется, больше, чем самому себе. Без тебя я бы не ввязался вот в это всё, - он неопределенно взмахнул кистью поднятой руки, словно описывая и бесконечное золотистое поле, и его зеркальное синее отражение, нависшее над ними, и стоящую неподалеку машину, в которой, помимо пары запасных револьверов, лежали ещё несколько ружей и ящик с патронами, и самого Дина – бывшего законопослушного мальчика. – Знаешь, у тебя волосы цвета вот этой пшеницы, - внезапно сказал он.
Дин, не мешкая, ответил:
- А ты вечно пахнешь порохом, - и зарылся носом в кудри Эйдана.
Тот довольно оскалился и доверчиво закрыл вечно настороженные глаза.
Эйдан всегда был бдителен – собственно, это и объясняло тот факт, что они всё ещё были живы. Днём он постоянно озирался, вглядывался во всё, что его окружало, подмечая самые несущественные детали, чуть щуря глаза; ночью же он спал чрезвычайно чутко и просыпался от любого шороха. Как-то, в одно из их первых дел, когда они ночевали в заброшенном домике, выбившись из сил после грабежа и брошенной им вслед погони, именно это качество Эйдана помогло им спастись. Полиция-таки настигла их, приметив, вероятно, разбитое окно, и полисмены окружили лачугу, готовясь к их захвату. Эйдан, услышавший осторожные крадущиеся шаги за окном, сначала подумал, что это Дин вышел справить малую нужду, но затем, почувствовав тёплое тело под боком, понял, что они попались.
- Дин, Дин, - зашипел он. – Нас накрыли.
- Что? – спросоня Дин всегда соображал… не очень живо. Но, увидев над собой ожесточенное лицо Эйдана с обострившейся линией подбородка и угрюмо сведёнными на переносице бровями, он всё осознал, и холодный ужас, ударивший прямо в позвоночник, мигом прогнал весь сон. – Что нам делать, Эйд?
- Отстреливаться и бежать, что ещё, - Эйдан выполз из-под легкого одеяла и лёгкой тенью метнулся к окну, пересчитывая противников. – Не думал, что они найдут нас так скоро.
Таких случаев, когда лишь бдительность Эйда спасала их шкуры, было много – правда, настолько серьёзно они влипали лишь пару раз. О серьёзности дела судилось по полученным пулям и шрамам; после той ночи, окрашенной вспышками выстрелов, цветистым матом и кровью на рубашках, у Дина остался длинный кривой рубец на ноге. Во всём был виноват Эйдан – у него, вытащившего пулю и зашивавшего рану на живую, дико тряслись руки, и потому зашито было криво – и так же косо срослось, и каждый раз Дин критически оглядывал шрам и пенял Эйдану. Эйд огрызался – сам бы делал. Впрочем, тогда Дину, накачавшемуся виски, чтобы не ощущать безумной боли, было всё равно – лишь бы это страдание прекратилось. Это потом уже они научились превозмогать боль, вытаскивать пули и латать друг друга так, что почти не оставалось напоминаний о случившемся.
Дин любил гладить тонкий шрамик над бровью Эйдана: он прекрасно помнил, как вытаскивал осколок стекла из кожи, и Эйдан благодарил судьбу – он никогда не произносил имя Господа, хоть и носил на шее крест – за то, что осколок угодил именно в бровь, а не парой сантиметров ниже. Эта отметина на смуглой коже почти не выделялась, но Дин знал о её существовании, и потому особенно ценил её. Это было личное, общее только для них двоих, и Дину это до странности нравилось.

Душная ночь обнимала их, когда они ехали по извилистой грунтовой дороге, поднимая клубы пыли. Отоспавшийся днём Эйдан сейчас сосредоточенно смотрел на дорогу, вспоминая карту штата и пытаясь определить, куда ехать дальше – то есть, где они могут найти какой-нибудь крупный полицейский участок, дабы пополнить запасы патронов. Дин сидел рядом, его голова то и дело сонно падала на грудь, но кое-что мешало ему уснуть.
Эйдан хохотнул, когда у оголодавшего Дина снова заурчало в животе.
- Не думал, что ты такой голодный. Мы же двенадцать часов назад ели!
- Целых двенадцать часов назад, - буркнул Дин. – Знаешь, это вообще-то ненормально.
- Ну прости, что здесь тебе никто не предоставил шестиразовое питание, - Эйдан дёрнул плечом. – Не те времена и не та обстановка, знаешь ли.
Дин промолчал, глядя осоловелыми глазами в окно, за которым во тьме угадывалось какое-то поле.
Вот это, пожалуй, было единственное, что он рьяно не любил в Эйдане. Тот всегда помнил и ни на минуту не забывал о том, что они выходцы из разных общественных классов. И пусть уже не было этого разделения как такового в лихорадочно меняющейся Америке, всё равно Эйд – тонко чувствующий своё несовершенство и болезненно воспринимающий сам факт того, что они с Дином не ровня – акцентировал на этом куда больше внимания, чем сам Дин. И всегда, когда речь заходила об этом, Эйдан с каким-то странным мазохистским удовольствием подчёркивал, что – да, он проще, из бедной семьи, и куда ему до Дина, который всё своё детство и отрочество провёл в комфортнейших условиях, больше напоминавших о восемнадцатом веке, нежели о том, что во всём мире – эпоха неуместных войн и бессмысленных революций.
Дин иногда с затаённой грустью вспоминал своё детство. Любящую и всегда готовую прийти на помощь мать, вечно занятого и пахнущего корицей отца – тогда у него была крошечная лавчонка, где продавались разнообразнейшие восточные специи. Дин обучался математике, иностранным языкам и ведению бизнеса – а сейчас единственным, что ему пригождалось, было рисование. В его функции входило периодически менять номера на машине, и за то время, что они с Эйданом занимались… разбоем – наверное, надо всё же называть вещи своими именами – он наловчился настолько, что порой сам забывал, какие номера – настоящие. А ещё он рисовал кровью – на белых рубашках, на стенах и окнах, на жухлой от палящего солнца траве и грунте дорог, на смуглой коже Эйдана, когда латал его царапины и раны, пачкая себя и Эйда в алом. Рисовал целые картины, феерические, никем не грабленные города, никогда не существовавших магнатов, которым придумывал легенды жизни и смерти, рисовал пейзажи стран, где им никогда не суждено будет побывать, ибо их реальность – сегодняшний день, щербатые просёлочные дороги и небольшие городки, где почти нечего взять. А о большем – о будущем, о деньгах, о других странах, где моря ледяные и синие-синие, а песок под ногами белый, что лицо раненного Эйда – мечтать не приходится, потому что Дин знал, что его мечты никогда не сбываются. И потому он наклонялся и аккуратно собирал кровь с кожи своими губами.
В такие моменты Эйдан – сжатая пружина из бдительности, оскорбленного достоинства и ехидности пополам с упрямством – словно распрямлялся, как распрямлялись его же кудри от сухого знойного ветра или от пальцев Дина. Дин любил ласкать их – жгуче-чёрные, жёсткие, густые – и Эйдан каждый раз тихо закрывал извечно слегка воспалённые глаза и млел. Жаль только, что у них редко бывали такие моменты – даже не интимной близости, а душевной, что много-много ближе, больнее, острее. Это как ножом по свежему порезу, только вот нож и плоть врасти друг в друга никак не могут. А они смогли.
Хоть Эйд и прохаживался иногда насчёт своего происхождения.
На самом деле, плохого там ничего не было – хоть Дин и подозревал, что какая-нибудь бабка Эйда в пятом колене понесла не от мужа. Потому что… не могла быть ирландской эта знойная красота: кудри, выразительные брови, пухлые губы, а также вечная артикуляция и беспокойные руки. Красивые, кстати, руки – Дин часто не мог отвести от них взгляда, любуясь. Но Эйдан словно не видел, с каким обожанием глядит на него Дин.
А вообще, как однажды сказал ему Эйд, «похоже, судьбе было угодно, чтобы мы встретились. Потому что я мог бы сейчас лежать на дне, а ты бы выстрелил себе в висок, уйдя вслед за отцом». Когда Дин попросил рассказать – невольно содрогаясь от мысли, что Эйдана могло бы не быть, – о чём идёт речь, Эйдана будто прорвало. Но, впрочем, это объяснило Дину всё – и искреннюю ненависть к богачам, и презрение к своему происхождению.

[мистер двалин сексуален.]

ну вы опять на самом интересном месте так не честно!
но повторюсь, мне очень и очень нравится, прям вижу эту безумную атмосферу начала прошлого века

[hobbit rpf anon]

ооо, дорогой автор, не извиняйтесь, пожалуйста! потому что вы пишете так, что у меня в ушах шумит от того, как это здорово вот вроде бы и безумие, и опасности, и страсти-мордасти, все как заказывали, а я сижу и улыбаюсь как идиотка - так тепло от этой парочки, наверное, потому что любовь)) ваш прошлый век просто чудесный, кстати, очень красиво описано. и интересно. буду ждать следующую часть
море любви вам от заказчика

[cuoresenza]

это потрясающе, милый автор!
вдохновения вам на следующую часть))

[little otter]

Круто, автор!
Вы с такой нежностью описываете Эйдана, что мне остается только держаться за сердце и кивать.
И картинки перед глазами, как я люблю

[hobbit rpf anon]

мистер двалин сексуален.,

ну вы опять на самом интересном месте так не честно!

Должен же автор поддерживать интерес к фику

прям вижу эту безумную атмосферу начала прошлого века

Это самое главное :33 Спасибо!

hobbit rpf anon, Дражайший мой заказчик,
Я НИ ЗНАЮ, что отвечать Я хочу вас тискать и любить - за заявку и вообще! Рад, что вам нравится, вот просто прям щастье

cuoresenza,
Спасибоооо

little otter,

Вы с такой нежностью описываете Эйдана, что мне остается только держаться за сердце и кивать.

Потому что иначе никак, я сам тут регулярно валерьяночку пью, когда думаю об Эйдане Такой мущщина и до инфаркта довести может!

радостный от всеобщего аппрувала автор

[hobbit rpf anon]

Варнинги

Псевдофилософия, много думающего Дина и мало экшна, мат. Автор любит-с знак тире и длинные предложения.

Исполнение 1, часть 3.1/?

Птица удачи – самая дикая птица в мире, которую невозможно приручить. Она либо парит рядом и одобрительно-нежно касается твоей щеки призрачным, похожим на дуновение ветерка крылом, либо нет, и ты можешь сколько угодно размахивать сачком в тщетных попытках заполучить её в свои сети. Она будет тихо парить над твоим плечом, звонко-злобно чирикать, насмехаясь, а потом взлетит и не вернётся, а ты останешься – уставший, выбившийся из сил, с бесполезным сачком в руке и чувством, что всё потерял. Вот такая она, удача – с ней надо быть трепетным и осторожным, не слишком наглым и дерзким, но и не слишком робким. Птицы, конечно, садятся на неподвижные статуи, но в этом случае ими абсолютно точно движет не любопытство – а скорее, банальная усталость.
Но пожалуй, есть ещё одна птица, отогнав которую ты теряешь очень многое. Правда, имя ей ещё не придумали. Скажем, птица планов. То есть, вот ты составил гениальный план, и всё в нем выверено до мелочей, а потом – раз! – вспархивает эта самая птица с весов мироздания, нарушая как стекло хрупкий баланс движением стрекозиных крыльев, и летят в небытие все планы – и связанные с ними мечты, за которые иногда обидно больше, чем за сами планы.
То же самое ощущал сейчас и Дин. Неимоверное разочарование из-за того, что под ногами скрипели половицы, а вместе с ними – обломки его фантазий.
Он жаждал рьяной перестрелки, грабежа, отрыва от преследователей, готовился к атаке на полицейский участок – но Эйдан крутанул руль вбок, вдавил педаль газа, и они промчались мимо, по главной улице города, оставляя за собой клубы пыли. Конечно, потом, раздражённо щуря глаза, Эйдан объяснил свои действия: «Ты видел, какой там убогий мелкий городишко? Три дома в два ряда! Это тамошний полицейский участок ты собрался грабить? Да будь я ранен, если там найдется хотя бы заржавевшее ружьё!»
А теперь они сидели в какой-то крошечной гостинице в более крупном городке и ужинали. Дин в мгновение ока прикончил бифштекс и сырную булку, но до сих пор был голоден. Эйдан – абсолютно спокойный, но уставший, с покрасневшими глазами – сидел напротив, лениво ковыряясь в печёной картошке и глотая пиво. Эйдан в каждом мотеле пил пиво – он вообще был страстным фанатом алкоголя, даром что Дин старался хоть как-то на это повлиять. Но не получалось - то ли ирландские корни давали о себе знать, то ли были у Эйдана сидящие глубоко внутри и рьяно оберегаемые маленькие слабости, которые, по мнению Дина, должны быть у каждого.
Наверное, слабостью Дина был вот такой вот Эйдан – умиротворённый, прикрывающий вечно бдительные, чёрные, с ума сводящие глаза, изредка зевающий, полулежащий на стуле и вытянувший свои ноги под столом так, что они касались стоп Дина. Эйдан, который говорил мало, смотрел чуть сонно, и черты беспокойного лица застывали, разглаживаясь, обнажая внутреннюю сущность и уязвимость. Да, такого Эйдана Дин любил – потому что такой Эйдан был только его.
- Ты сейчас со стула упадёшь, - громко заметил он, и Эйд вздрогнул, просыпаясь. – Останемся здесь ночевать, ты сейчас и полметра не проедешь, как мы окажемся в кювете.
Эйдан лишь сонно кивнул, отправляя в рот картофелину.
- Ты идёшь? – он встал и окинул взглядом сидящего Дина.
- Пропущу ещё бутылочку и приду, - кивнул Дин. – Иди пока грей кровать, сегодня твоя очередь.
Внезапно Эйд совсем не сонно ухмыльнулся, подмигнул и утопал наверх, сотрясая хлипкую лестницу.
Дин подозвал официантку – безвкусно накрашенную и не менее отвратительно одетую – и велел принести ещё бутылочку пива. Она мгновенно вернулась и, развратно скалясь, уселась к нему на колени. Точнее, чуть выше.
- Оооо, - протянула она, хихикая, - да вы, мистер, большой мастер на разного рода шалости!
- Очень большой, - невозмутимо проговорил Дин.
- Проверим? – она елозила тощей костлявой задницей, кости впивались в бедро Дина, он чувствовал мерзкое влажное тепло её промежности, и с каждой секундой девица отталкивала его всё больше.
- Проверим. Сядь на стол, - тихо сказал он.
Официантка с готовностью уселась, призывно раздвинув колени, да так и замерла, когда Дин, всё так же потягивая пиво, достал из брючного кармана револьвер.
- Ты немного ошиблась, детка, - мурлыкнул он и взвёл курок; девица задрожала. – А теперь иди и распорядись, чтобы до завтрашнего утра нас не смели тревожить. С утра нас должен ждать плотный завтрак, а в корзинке – обед и ужин с собой. Расплатимся после. Всё понятно?
Кивок головы продемонстрировал, что да, понятно.
- Отлично. А большой мастер на разного рода шалости, - Дин скопировал её интонацию, пряча револьвер обратно, - останется нашей маленькой грязной тайной. Понятно?
Увидев, как лихорадочно официантка несётся на кухню, Дин оскалился ещё больше.

Он вспомнил, как вот примерно в такой же забегаловке – только много более грязной и переполненной – он сидел, надирался виски и топил горе в себе. Он продал их особняк и купил для матери билет на пароход в Англию, предварительно отправив сестре Стефани письмо, в котором ставил её перед этим фактом, а также переслав деньги на её содержание – почти всю сумму, вырученную от продажи их дома. Бретт рванул в Техас, а затем, как он поведал Дину в ночь своего торопливого отбытия, планировал отправиться в Мексику и дальше – его вела любовь к текиле, приправам и приключениям, и Дин не знал, встретится ли он с братом когда-нибудь снова. Равно как и со Стефани и мамой, которых он бросил, переложив всю ответственность за них на мужа Стеф. Дину было стыдно, чертовски стыдно – но он понимал, что было бы много хуже, если бы он сам так же рванул на пароходе в Англию, чтобы искать убежища в доме сестры.
Дин думал и глотал дрянной, дешёвый виски, который только растравливал душу, но не давал забыться, выкинуть из головы всё – а прежде всего, многовековую историю фамилии О’Горман, потому что не было теперь ни их дела, ни семьи с этой фамилией. Теперь были отдельные представители, разбросанные по свету: так же раскидывают морские волны тела погибших при кораблекрушении. Вот и их – почивших в Великой депрессии, морально мёртвых, потерявших основное – то место, куда можно вернуться, когда тебе плохо, лишившихся дома, и лишь физически оставшихся в живых – расшвыряло бурей эпохи, и Дин думал, что вряд ли они соберутся когда-либо вновь.
И в тот момент, когда чувство пьяной и оттого ещё более острой жалости к себе накрыло его с головой и он начал пьяно хрипеть, порываясь найти того, кому можно излить душу, напротив опустился человек. В засалённой шляпе и в отвратительном, дичайшей расцветки пиджаке.
Пиджак был ярко-оранжевым. Насыщенного цвета апельсиновой корки.
В памяти Дина словно что-то щелкнуло, листнуло страницы жизни, и он вспомнил царапнувший по крыше машины камень и бессильно опущенную руку, чей обладатель, не попав в заднее стекло, словно потерял смысл жизни. И Дин, пьяная пелена в глазах которого мешала ему нормально видеть, выкинул вперед кулак, словно тяжело дёргая курок внутри себя, словно срывая пробки и предохранители, срывая зло за всё: то дерьмо, что происходит в его жизни, тот случай, когда он впервые увидел этот кислотный пиджак и когда всё уже пошло по кривой, вначале медленно, а потом быстрее и быстрее, набирая ход так, что уже было невозможно остановиться. Всё катилось в пропасть кубарем, лихорадочно, и вот он, Дин, который был в центре этого клубка, – на самом дне, запылённый, оборванный, жалкий неудачник, и только и остаётся, что с места в овраг. Хотя, он и так уже настолько глубоко упал, что дальше – вниз – некуда.
Кулак прилетел прямо в середину чужого лица, и Дин с удовольствием услышал хруст. Рука отозвалась болью, а парень, зажимая нос, вскочил.
- Ты идиот? – заорал он. – Какого… блядь…
Дин молчал, с наслаждением шевеля пальцами.
А потом была потасовка на улице, и он, перекачивая свою злость и чувство бессилия, бил, не видя, кого, не понимая, куда, в ушах звенели поминальные колокола, а перед глазами словно расстелили чёрное покрывало – совсем как то, которым закрывали тело отца несколько месяцев назад. Это случилось буквально недавно – а в жизни Дина случилось уже столько всего, что не передать. От наследника дела, обремененного бизнесом и долгами отца, он превратился в какого-то… бомжа, который дерётся на потеху публике.
Осознание – трезвое, и оттого ещё более больное – кольнуло так неожиданно и так остро, что он пропустил удар в сплетение и согнулся пополам, а затем тяжело повалился набок, жадно хватая ртом воздух.
Он валялся на пыльной дороге, пачкая волосы и рубашку, и пытался отдышаться, глядя в небо. Тёмное, мрачное, затянутое низкими тучами, оно слепо смотрело в ответ, словно говоря о том, что все его беды – ничто. Где-то сейчас корчится от родовых схваток женщина, а где-то умирают голодные старики. Всё это – ничто, приходящее, и боль его тоже уйдет, как и пришла.
Дин сел, потрогал вспухающую скулу и обернулся.
Человек в кислотном пиджаке валялся неподалеку, так же, как и он, ощупывая ссадины. Когда он встал, пошатываясь, в тусклом свете из кабака Дин разглядел знакомое лицо.
- Ты? – хриплым голосом выдохнул он, ощущая, как остатки хмеля слетают и исчезают в ночном воздухе. Он даже вспомнил, откуда он знает этого парня: именно он предупредил о грядущей облаве на Бретта. И очень вовремя: буквально на следующее утро нагрянул владелец местного казино со своими головорезами, перевернул всё вверх дном, довёл мать до истерики и чуть не пристрелил самого Дина, но – по крайней мере, Бретт успел уйти живым.
- Я, - просипел Эйдан. – Блядь, у тебя чертовски сильный удар справа. Покажешь, как ты это делаешь, ладно?
А потом они сидели вместе в том же кабаке, пили и истерически ржали временами – над воспоминаниями Дина, Эйдана, над этой нелепейшей пьяной дракой.
А закончилось всё тем, что, шало сверкая глазами, Эйдан предложил Дину грабить банки.

[hobbit rpf anon]

Концовка не влезла =/

Исполнение 1, часть 3.2/?

В комнате было прохладно, ветер шевелил жалкое подобие штор. Дин на ощупь прошёл к кровати и, стянув одежду, поеживаясь, скользнул под одеяло.
Эйдан всегда был горячий, как печка, и он тут же обхватил Дина своими здоровыми тяжеленными ручищами. Дин коснулся ноги Эйдана холодной стопой, и тот негодующе взбрыкнул.
- Ладно-ладно, - фыркнул Дин, - я понял. Будем греться по-другому.
Когда довольное хмыканье откуда-то сверху переросло в низкий стон, Дин понял, что ему уже жарко.
Впрочем, с Эйданом в одной постели всегда было жарко – и ярко, и остро, словно он был приправой, которая добавляла пресному блюду – самому Дину – остроты. И с ним Дин становился – резче, откровеннее, обнажал не только тело, но и самого себя, в ответ на раскрывающегося Эйдана – во всех смыслах.

- У тебя руки сигаретным дымом провоняли.
- А ты через пару часов будешь пахнуть порохом и кровью, так что мы будем в расчете.
- Будем смердеть как два ублюдка. Но, знаешь, я обожаю, как ты пахнешь.
Это было их реальностью, они трахались, аморально разлагались, грабили, убивали, и, пожалуй, были счастливы.

[little otter]

Немного теряюсь во времени, но черт, мне нравится!
И снова блинблинблин Эйдан так прописан, аррррр...
И про птицу здорово...

[hobbit rpf anon]

автор, вы не представляете, как я рада, что вы взялись за заявку вы - мой герой, лучи любви и вдохновения вам) мне так нравится ваш стиль, как вы описанием чувств и мыслей Дина заставляете погружаться в атмосферу, и как у вас только так нежно и чувственно получается, у меня сердца в глазах и даже без экшена просто отлично, спасибо вам за все
заказчик тут полежит, придет в себя

[hobbit rpf anon]

little otter,
Спасибо
А где именно теряетесь?

коротенькое пояснение

Концовка третьей части - настоящее время, равно как и начало этой части, а середина главы - флэшбек в прошлое, соу ту сэй, третья встреча Дина и Эйдана (в самом начале фика было, что "они знакомились трижды"). Или проблемы с чем-то другим?

Эйдан так прописан, аррррр...

Ну люблю я его не могу, простите

Заказчик,

у меня сердца в глазах

Ахххх, и вот тут я в дубощщи сам ____
Спасибо вам за такую стимулирующую заявку
Но ета... экшн будет, всё будет, я постараюсь

[little otter]

hobbit rpf anon, дорогой автор, я не хотела вас смутить. Скорее это были мысли вслух.
Просто мой моск в ночи несколько своеобразно отреагировал на скачки размышления-настоящее-прошлое-настоящее.
Но это ни в коем случае вам не в укор, это даже как фишка такая)
Мне нравится как вы пишете )
И мне нравится, как мы с вами бредим Эйданом
Спасибо

[мистер двалин сексуален.]

автор, а вы совсем про этот текст забыли или надежда еще есть?..
очень хочется продолжения

[hobbit rpf anon]

мистер двалин сексуален.,
Не переживайте, автор думает регулярно о фике, нашёл косяк в матчасти раскаялся придумал кое-что поинтереснее но... реал такой реал х( Но всё будет

[мистер двалин сексуален.]

hobbit rpf anon,

[hobbit rpf anon]

Автора поглотил реал, но он обо всём помнит.
Если это ещё кому-нибудь интересно, тооо...

Исполнение 1, часть 4/?

Дин не верил в судьбу. Но тем не менее, ему кажется, что это именно она распорядилась так, что они с Эйданом нашлись в этом мире и стали причинять ему зло. Только вот зачем это судьбе, он не знал. Зачем нужно, чтобы тревожный и настороженный Эйдан сухо скалился и одним выстрелом выносил мозги из чужой головы, а Дин, брезгливо ступая по залитому кровью полу, вытаскивал последний из ящиков с патронами? Зачем нужно, чтобы Эйдан, закончив погрузку украденного оружия, парой движений грязной, в машинном масле тряпки вытирал алое с заросшей щетиной щеки и заводил машину, а Дин стоял рядом и пытался не думать о том, что, возможного, у застреленных им офицеров полиции есть семьи, дети, больные матери? Зачем они ступили на эту обагрённую кровью тропу?
Но Дин не мог не признать – скользить по ней было… интересно-приятно. Они словно бы стирали границы морали и правил, уничтожали рамки недозволенного, и не только днём – но и ночью, втрахивая друг друга в сиденья машины или тонкие жёсткие кровати в мотелях. Но временами на Дина накатывало, и он начинал… жалеть. Как сейчас.
- Всё нормально? – спросил Эйдан, выруливая на трассу и вжимая педаль газа в пол.
- Ты кровь вытер не до конца, - ушёл от ответа Дин и лизнул красный след на чужой щеке. И ещё раз. – Тьфу, колючий.
Эйдан, не отрывая глаз от дороги, усмехнулся – довольно, широко, и Дин словно бы немного оттаял. Ну раз уж они идут этой дорогой по велению судьбы, значит, так оно и должно быть. Значит, они должны делать то, что они делают.
- Куда теперь? – спросил тихо Дин.
- В Атланту, - Эйдан раздражённым движением откинул длинную кудрявую прядь, падающую на щеку и вечно закрывающую обзор. – Слушай, там в сумке есть ножницы, отстриги, надоела уже до чёртиков.
- В Атланте много полицейских и мало спикизи - таких, которые можно беспрепятственно посетить, я имею в виду, - Дин деловито рылся в сумке. – Ты же знаешь, там большая часть подобных заведений контролируется мафией, и…
- Дин, - полузадушенно шепнул Эйдан, и тот, встревоженный, поднимает на него глаза. – Дин!
- Что такое?
- Господи, почему мне раньше не пришло это в голову?
По восторженному лицу Эйда всё понятно – а может, это Дин научился читать его с одного взгляда.
- Только не говори, что ты сам хочешь взяться за это дело, - протянул Дин. – Нет, Эйдан. Нет.
- Почему? – тот резко затормозил и уставился на О’Гормана чёрными, расширившимися от удивления и негодования глазами.
- Идиот, - прошипел Дин, ощупывая лоб, которым ударился о бардачок. – Ты чертов идиот, Тёрнер.
- Ответь: почему?
- Потому, придурок ты чёртов, что там уже всё схвачено своими людьми без нас. А у нас – ни денег – достаточных, я имею в виду – ни связей, ни империи за спиной. Ты хоть знаешь, какие там семейства борются за власть? Сколько у них «солдат», ты знаешь? А сколько купленных чиновников в верхах? Нам там нечего ловить, Эйд. Нас грохнут быстрее, чем мы успеем что-либо провернуть.
- А ты хочешь так и сидеть здесь, на пассажирском сидении, Дин, и ждать, пока какой-нибудь случайный коп заглянет в салон и увидит ящики с патронами? – Эйдан сухо выплёвывал слова, засыпая ими тишину автомобиля так же, как щёлкают костяшками счётов продавщицы в булочных. – Пока нас не найдут копы после очередного грабежа и не расстреляют? Надо расти, Дин. Надо добиваться большего.
- Я не хочу. – Дин открыто глянул в мгновенно вытянувшееся лицо Эйдана и заговорил, вкладывая всю убедительность в свою короткую речь. – Я хочу жить. И мне хватает этого, - он повёл рукой. – Мне хватает тебя рядом, тех денег, что у нас есть, тех убийств, что у нас за плечами, этой кровавой тропы, тех барьеров, что мы уже сломали. Я не хочу большего, Эйд.
Опешивший от такого рьяного отпора Эйдан нервно вцепился узкими, узловатыми пальцами в руль.
- Дииин, - наконец выдохнул он. – Пожалуйста.
- Что «пожалуйста»? Пожалуйста, давай рискнем? Пожалуйста, давай умрём, непонятно за что? Пожалуйста, давай будем убитыми, просто ради того, чтобы соответствовать твоим непомерным амбициям?
- Да что ты истеришь, как баба! – взорвался Эйдан. – Ты что, не понимаешь, что мы не можем так больше!
- Почему? Почему не можем? Что тебе мешает?
- Мне надоело довольствоваться малым, - прошипел Эйдан. – Всю свою жизнь я только и делал, что горбатился на богатеньких и жил в нищете. Делал с детства черновую работу и смотрел на твою чёртову машину, которая возила тебя по городу. Мечтал хоть когда-нибудь приблизиться к тебе, к верхушке, к власти, иметь пистолет, роскошный дом, машины. Хороша шутка, да – пистолет и особняк казались мне синонимами, вещами, отличающими только богачей. А вот теперь пистолет у меня есть, - он вытащил оружие, - но я всё такой же нищий и такой же дурак, как и в детстве. Наивный ирландский дурак.
Он помолчал и заговорил – не так зло, но по-прежнему жёстко и страстно. Было видно, что это давно наболевшее, что росло где-то внутри давно-давно, а теперь пришла пора выпустить это всё на свободу.
- В общем так, Дин. Я тебя не принуждаю сейчас идти с собой. Я помню, как я предложил тебе грабить банки – тогда ты сидел в одном спикизи и наливался дешёвым вискарём. Ты ухватился за эту мысль просто потому, что не знал, что делать. Теперь ты знаешь – ты хочешь жить. Так что я отзываю своё предложение. Хочешь – поедем в Атланту и будем устанавливать там свои законы, и станем сказочно богатыми, а если умрём – то хотя бы не от унизительной голодовки в тюряге, не от электрического стула, не от того, что нас расстреляют копы – вдесятером на одного. Не хочешь – я не держу тебя. Я знаю, чего хочу я – и нам не по пути, если ты хочешь трусливо, жалко, по-нищебродски жить.
Дин достал из сумки ножницы и потянулся к Эйдану. Отрезал длинную чёрную прядь и тихо сказал, не глядя на серое в вечернем свете лицо:
- Я сам поведу машину. А потом ты поедешь один.
И вышел из машины, услышав, как Эйдан хмыкнул – с сожалением, презрительно? – но не увидев, как бессильно опустились его плечи и как стиснулись пальцы на ободе руля.

Дин поселился в Атланте – потому что не знал, куда ему податься больше, а здесь существовала хотя бы мизерная возможность увидеть знакомое лицо. Гнул спину, разгружая уголь на железнодорожном вокзале, крутил шашни с хорошенькой буфетчицей Энни, снимал жильё у смазливого мальчика-клерка – тёмную угловую комнату с окном, выходящим на малюсенький парк. Тратил ровно столько, сколько зарабатывал, с каждым днём всё больше утрачивая понимание, что значит «жить», но остро осознавая, что скатился до банальнейшего «существовать». Того, что Эйдан назвал в их последнем разговоре «по-нищебродски». Водил неприступную буфетчицу в кино и в тёмном душном зале трогал за коленки и груди, а она заливалась визгливым хохотом, пахла отвратительными духами и пачкала его щеки алой помадой, не позволяя большего. У неё был муж – электрик на всё том же вокзале, и «она не хотела ему изменять». Каждый раз Дин закатывал глаза от такой формулировки и брезгливо вытирал рукавом свитера алое со щеки (совсем как Эйдан – кровь, и воспоминания бились в голове, совсем как Энни, когда он ласкал её между ног, пока она делала вид, что увлечена чёрно-белым фильмом). А потом возвращался домой и, злобно ругаясь, стаскивал со своего мальчика-клерка забавные клетчатые пижамные штаны и трахал до синяков от пальцев на бёдрах. Мальчик был доволен, а Дин не то, чтобы очень, но ему он – со своими чуть раскосыми темными глазами, с нервными руками, со шрамом на странно, рано выбеленном сединой виске – напоминал Эйдана. И Дин тихо злился на самого себя, что не то – не то тело было под ним, не тот настороженный, отчаянный человек был рядом, а унылый смазливый мальчик, который только и умел, что подкладывать бумажки на подпись своему боссу – старому адвокату с плешивой головой и вонью изо рта.
Всё переменилось в тот день, когда он нашёл своего мальчика убитым в своём же доме, в луже из крови и вынесенных пулей мозгов, а из нагрудного кармана на жилете торчала лишь помятая карточка публичного дома.
Дин взял два пистолета – всё, что осталось от того человека, упрямого, зло смотревшего ему в лицо, когда он аккуратно закрывал дверь автомобиля, как он смел надеяться, навсегда, который так сумасшедше газанул, стоило Дину шагнуть на обочину – и, вытащив скудный запас своих сбережений и НЗ своего мальчика, поймал такси. И назвал адрес с той самой карточки.
Атланта поймала его в свои сети, когда он впервые увидел этого маленького паренька в клетчатых брюках, до странного напоминавшего ему Эйдана, но он ещё не знал этого.

[little otter]

Автор, хорошо, что вы вернулись. Спасибо!

[hobbit rpf anon]

воу, автор, закрутили сюжет) класс Эйдан у вас такой дикий получается, мне очень нравится)
пацана, правда, жалко но он умер во имя искусства

то, что вы вернулись - просто отлично возвращайтесь еще я буду ждать

ваш заказчик

[мистер двалин сексуален.]

ооох, как же это здорово!!!
автор, желаю поскорее разобраться с реалом !
спасибо, очень интересное продолжение )))

[hobbit rpf anon]

little otter,
Автор сам очень рад, что вернулся! Вам спасибо, что ещё читаете

Заказчик,

Эйдан у вас такой дикий получается

Он просто оскорблённое достоинство Не слишком гротескно выходит?

он умер во имя искусства

Нуууу, это не совсем так

возвращайтесь еще я буду ждать

Awwww!

мистер двалин сексуален.,
Спасибо большое :33
Буду надеяться, что не подкачаю и дальше.

Ваш аwwww-тор